Перевод песни BernsteinmeerengeL (ASP)

Scharen von Engeln stürzen taumelnd in ein Meer aus Harz
und verstricken sich in transparentem Gold.
Einst waren ihre Flügel weiß wie Schnee, die Augen schwarz,
nun hören sie nicht mehr, wie der Donnerhimmel grollt.

Sie versuchen noch zu schwimmen,
zuckende Leiber, so weit das Auge reicht.
Schon verstummen die ersten Stimmen,
bis das Schreien endlich Totenstille weicht.

Keine Gründe.
Keine Sünde.
Kein Erbarmen. Kein Flügelschlag.
Weder Vergebung
noch Wiederbelebung,
weil sie keiner zu retten vermag.
Und im heiligen Schein
sind sie doch ganz allein,
konserviert bis zum jüngsten Tag
im Stein.

Manchmal, wenn nachts der Sturm
selbst tiefstes Wasser noch aufwühlt,
die Sonne blass und gelb im Morgennebel glüht,
dann werden die umhüllten Wesen an den Strand gespült,
und tausend Fragen drücken Findern aufs Gemüt.

Eingeschlossen wie Insekten,
erstarrt bewahrt in endlos langer Qual.
Die Perfekten, Unbefleckten,
war'n sie doch nicht die erste und die bess're Wahl?

Doch zuvor kam
Ungehorsam,
dann Erstaunen und Furcht im Gesicht.
Weder Vergebung
noch Wiederbelebung.
Konserviert bis zum jüngsten Gericht.
Und im heiligen Schein
sind sie doch ganz allein,
bis Erlösung folgt oder auch nicht
vom Sein.

Und nun trägst du ein angeschwemmtes Bruchstück auf der Haut,
an einer Kette auf der zarten, warmen Brust.
Nur eine Feder zeugt noch von dem Leiden,
gut verstaut,
du bist dir bloß der Schönheit dort im Stein bewusst.

Толпы ангелов, пошатываясь, срываются в море из смолы
и вязнут в прозрачном золоте.
Когда-то их крылья были белыми, как снег, глаза – черными,
теперь они больше не слышат, как гром раскатывается по небу.

Они еще пытаются плыть,
барахтающиеся тела, куда ни взгляни.
Уже замолкают первые голоса,
пока крики наконец не уступают мертвой тишине.

Никаких причин,
никакого греха,
никакой пощады, никакого взмаха крыльев,
ни прощения,
ни оживления,
поскольку их никто не может спасти.
И в божественном свете
они совсем одиноки,
заключенные в камне
до судного дня.

Иногда, когда ночами буря
колышет даже самую глубокую воду и
солнце горит блеклым желтым светом в утреннем тумане,
создания в оболочке выносятся на берег,
и находящих терзают тысячи вопросов.

Заточенные, словно насекомые,
застывшие, запечатлевшиеся в бесконечно долгой муке.
Совершенные, непорочные,
неужели они были первым и лучшим выбором?

Но перед тем возникло
непослушание,
затем изумление и страх на лице.
Ни прощения,
ни оживления,
заключенные до страшного суда,
и в божественном свете
они совсем одиноки,
пока не последует избавление (или нет?)
от существования.

И вот ты носишь принесенный морем осколок на коже,
на цепочке у нежной, теплой груди.
Лишь перышко свидетельствует еще о страданиях,
хорошо сохранившееся,
ты лишь осознаешь ту красоту в камне.