Перевод песни Cernunnos (Faun)

Zaghaft reckt' am Rand der Welt
die Sonne sich nach den Sternen
und friedlich lag im ersten Licht unser Dorf.
Und da leis' uns der Morgen
eine Ahnung des kommenden Tages flüstert',
fand eine Spur sich unweit der Hütten,
die eines prächtigen Hirschen war
und lohend Richtung Wald sich wand.
In ihrem Angesichte ahnten wir,
prachtvoller war dieses Tier,
als jedes das bis zu diesem Tag wir erjagt.
Nach Jagdruhm, Sieg und Trophäen trachteten wir,
waren, bevor noch am Himmel die Sonne stand, in Waffen.
Und auf den frühen Nebeln des Tages reitend
verließen wir Jäger das Dorf.
Zu jener Stunde noch waren wir viel,
ausgezogen den Wald zu erobern,
unser Jagdglück zu suchen im Zwielicht des Morgens
und zwischen wispernden Blättern.
Von Baum zu Baum eilten wir,
schweigend, die Blicke auf des Hirschen Spur geheftet,
seltsame Schrift in Blatt und Sand, fremdart'ge Worte,
denen wir folgten ohne sie zu versteh'n.
Der Wald war ein einziger Schatten,
in dem Fragen und Antwort gleichsam sich bargen.
Wir aber sahen einzig die Spur,
an deren Ende die mächt'ge Trophäe wir wähnten.
Kraftvoll blieb der Beute Schritt
und weit, weit maß ihr Huf.
Dies war die Zeit, zu sein und zu werden
und diese Jagd sollt keiner gleichen,
die bis zu diesem Tag wir gewagt
und keinem and'ren Tiere dies,
welches den Wald durchzog, als wollte es ihn zeichnen.
Leis' flüstert' vom Waldesgrund uns seine kraftvolle Spur,
dass im Gefolge dieses Hirsches ein Rätsel sich befand,
das prachtvoller noch war als er selbst.
Einige von uns flohen dies Geheimnis,
erschöpft gaben andere auf
und kleiner ward mit jeder Stunde
der Jagdgefährten Zahl.
Das Laub aber flüsterte heller,
mit jedem der den Wald verließ,
beinah, als verlacht uns das Dickicht.
Bald, da der Tag dem Abend sich nahte,
der Schatten des Hungers längst die Mienen verdunkelt,
waren einzig zwei noch geblieben.
Und einer der beiden war ich.
Auf einer Lichtung,
an deren Grund der Abendsonne Schatten,
in die fremden Spuren sich mischte,
standen schließlich wir ihm gegenüber,
jenem prachtvollen Hirschen
mit seinem Huf voll Geheimnis.
Sein Blick kreuzte den unseren,
hehr fiel durch sein prächtiges Geweih
das letzte Licht des Tages
und in stummer Ehrfurcht erstarrten wir,
die wir gekommen waren ihn zu besiegen.
Wie noch hätten wir's vermocht ?
Wir standen Aug in Aug mit Gott,
die Luft erfüllt von flirrendem Wunder
und vergessen Jagd und Ruhm.
Da fiel der Bogen des letzten Gefährten
und er floh Hirsch und Wald, heim ins Dorf.
Bloß ich war noch geblieben,
der ich im silbernen Auge des Hirschen
mich selber gewahrte.
Wie seltsam war, was ich schaute,
Wie seltsam, was ich erkannte.
Jäger war ich gewesen
und nunmehr Beute geworden.
Am Ende der Jagd stand ich selbst,
war meiner eig'nen Spur gefolgt,
vom Morgen bis zum Abend,
hatte sie rätselhaft geheißen
und nicht von ihr lassen können.
Wie hätt' ein andrer an meiner statt hier stehen können!
Ich stand mir selbst gegenüber,
der Speer in der Hand blanker Hohn.
Verschwunden der Hirsch,
geblieben bloß ich.
Aus meinen Schläfen spross sein Geweih
und im letzten Licht der Sonne stand ich,
nicht Jäger noch Beute,
bloß ich,
und meine eigene Trophäe mir.
Ein Schmuck, den niemand sehen
und den niemand wissen würde.
Ins Dorf würde ich heimkehren als einer von vielen,
dem die Götter vermeintlich nicht hold gewesen.
Ich aber war auf einer höheren Jagd
und habe, ohne einen Speer zu schleudern,
die höchste Huld der Götter mir erstritten.

Нерешительно тянулось солнце у края мира
К звездам,
и наша деревня мирно нежилась в первых лучах света.
И здесь тихо нам утро
Нашептывало предсказание грядущего дня,
Встретился недалеко от хижин след
Великолепного оленя,
и вился он, пламенея, в сторону леса.
По лику его мы поняли:
Это животное великолепнее,
Всех, на кого мы до сих пор охотились.
Мы стремились к охотничьей славе, победе и трофеям,
были при оружии ещё до того, как встало солнце,
И в утреннем тумане
мы, охотники, выехали из села.
В тот час нас было много,
Отправившихся покорять лес,
Искать удачу на охоте в утреннем сумраке,
Меж шепчущих листьев.
От дерева к дереву спешили мы,
в молчании, взоры устремлены на олений след,
Странная надпись на листе и песке, слова на необычном языке, за которыми мы следовали, не понимая их.
Лес был единой тенью,
в которой словно укрылись и вопросы, и ответ,
Но мы видели только дорожку следов,
в конце которой воображали себе крупный трофей.
Не замедлялся добычи шаг
и широка, широка была мера её копыт.
Это было время быть и стать,
и эта охота не походила на другие,
на которые мы отваживались до того дня,
и никакое животное не походило на это,
бежавшее сквозь лес, будто хотело его пометить.
Тихо шептал нам из лесной почвы его свежий след,
Что есть загадка после этого оленя,
Великолепнее, чем он сам.
Некоторые из нас бежали от этой тайны,
другие сдались, обессиленные,
и уменьшалось с каждым часом
Число товарищей по охоте.
Но листва шептала звонче
С каждым покинувшим лес,
Чаща будто смеялась над нами.
Вскоре, когда день склонился к вечеру,
тень голода уже давно омрачила лица.
Осталось только двое,
И я был одним из этих двоих
На поляне,
на которой тень вечернего солнца
Смешалась с чужими следами.
в конце концов мы оказались напротив него,
этого великолепного оленя
с его копытом, полным тайны.
Его взгляд скрестился с нашими,
Величественный, прошёл сквозь его роскошные рога
последний свет дня,
и в безмолвном трепете застыли мы,
Пришедшие его победить.
Как бы мы сумели это сделать?
Мы были лицом к лицу с Богом,
воздух исполнен сверкающего чуда,
и мы забыли об охоте и славе.
Затем упал лук последнего товарища,
и он бежал от оленя и леса домой в деревню.
Лишь один я остался,
В серебристом оке оленя я
Увидел самого себя.
Как странно было то, на что я смотрел,
Как странно было то, что я осознал.
Я был охотником,
А отныне стал добычей.
В конце погони оказалось, я сам
Шел по своему собственному следу
с утра до вечера,
Называл его загадочным,
и не мог его оставить.
Как мог бы кто-то другой стоять на моем месте!
Я оказался перед самим собой,
копье в руке — чистая издёвка.
Исчез олень,
остался только я.
Его рога выросли из моих висков,
и в последних лучах солнца я стоял,
не охотник, но добыча;
только я,
и мой собственный трофей.
Драгоценность, которую никто не увидит
и которую никто не узнает.
Я вернулся бы в деревню одним из многих,
которых боги якобы не одарили благосклонностью.
Но я был на высочайшей охоте,
и не метая копья,
завоевал для себя высшую милость богов.